Мередит время от времени расставляет акценты в разговоре, ударяя по крышке стола или по разным местам другой руки тонкой, матово поблескивающей трубкой.

— Он встретил свою новую жену через объявление в газете, — рассказывает Мередит. — «Разведенная женщина ищет разведенного или одинокого мужчину, умеющего наказывать, предпочтительно — отшлепывая рукой. Если появится нужда в более суровом наказании, он должен уметь пользоваться ремнем, тростью или щеткой для волос. Только не плеткой. Я — девочка 41 года, такая противная, противная, противная. Папочка, о, папочка, где же ты?».

Я помню это объявление наизусть, — продолжает
Мередит. — Он показал мне объявление и сказал, что
собирается ответить. Мы сидели и выпивали в
«Ти-Джи-Ай-Фрайдиз», обсуждая детали соглашения о
разводе перед подписанием.

Стив такой же. Он расскажет. — Треснув по столику для коктейлей, она едва не расплескивает свой наполовину пустой бокал. По счастью, свой полный я держала в руке. — О да, обязательно расскажет. Он
чувствительный мужчина. Вы только спросите его.

* * *

В менее социально-политизированные
времена, чем наши, «отшлепывание» — нанесение
ударов по ягодицам — широко рассматривалось как
форма беспечной сексуальной игры между
партнерами: типичные властный мужчина и женщина,
время от времени вынужденная покоряться. Герои
фильмов иногда хлопали по заднице своих героинь.
Трэйси шлепал Хэпберн, Кэри Грант клал на свое
колено не одну женщину. В картине «Я люблю Люси»
Рики (Дези Арназ) однажды разложил Люси у себя на
коленях и звучно надавал ей по заду к вящему
удовольствию публики. «Камасутра» описывает
четыре направления для четырех видов ударов,
чтобы произвести восемь видов звуков.

Сегодня же шлепанье по женским ягодицам в
романтической комедии — с кем-нибудь типа Джулии
Робертс и мужчины средних лет в ролях — было бы
политически очень неверным. Хотя мужчины не хуже
женщин позволяют краснеть своим ягодицам «во имя
любви».

Еще за несколько лет до Стива Мередит впервые
получила шлепок по ягодицам во время полового
сношения. Она была потрясена раздавшимся звуком
и своим ощущением. Резкий, словно жалящий, хлопок
отзывался у нее в ушах, а пульс колотился с
огромной скоростью. Она почувствовала смущение и
унижение, ей показалось, что он покусился на ее
свободу, как эмоциональную, так и физическую.
Отчего он решил, что имеет право на это? Почему ее
тело ей изменило? Не в силах разобраться в
сумбуре противоречивых эмоций, разбуженных в ней
этим единственным внезапным шлепком, она решила
не видеться с этим мужчиной никогда.

Годом позже другой мужчина шлепнул ее, причем
не раз, во время полового акта. Она была наверху, и
звонкие шлепки привели ее к пульсирующему
оргазму. Она не утратила иронии.

— Я была «наказана» в позиции «женщина
сверху», — говорит Мередит. — Может быть, он
почувствовал, что должен это сделать как раз
потому, что я была на нем.

После этого она заплакала, мужчина ее
успокаивал. Как он сказал, он не знал, почему
ударил ее. Это просто случилось. Потом он
почувствовал, что у нее между ног стало более
горячо и влажно, и поэтому продолжал ее шлепать.
Она заплакала сильней. В конце концов она заснула
в его объятиях, чувствуя жар на ягодицах и
стыдясь того, что ей приятно. В их недолгой связи,
которая закончилась по более или менее взаимному
согласию, когда они просто перестали друг другу
звонить, без вопросов и объяснений, эпизод с
«отшлепыванием» больше не повторялся. Она так и
не смогла ему признаться, что ей пришлось по душе
то, что он с ней сделал.

— Но временами я думала об этом, когда
мы занимались любовью или когда я мастурбировала
одна. Я возбуждалась от воспоминания о том
эпизоде и прокручивала его в голове вновь и
вновь. После оргазма меня затопило чувство вины и
стыда. Что же со мной было не так? Откуда это
взялось? Я не помню, чтобы ребенком меня били. Мой
отец ни разу не ударил мою мать. У них не было
громких ссор. Почему же я так отреагировала,
когда меня ударили? Моя сексуальная реакция была
мне противна. Я хотела похоронить это так
глубоко, чтобы об этом не узнал ни один мужчина. Я
думала, что мне это удалось, до тех пор, пока — два
года спустя — я не встретила Стива.

* * *

Мередит было тридцать три, когда она
встретила сорокалетнего Стива в унитарной
церкви, куда они оба недавно вступили. Через
шесть месяцев у Стива должен был завершиться
бракоразводный процесс (после десяти лет
супружеской жизни), и Стив был готов, как он
объяснил ей, «заново вступить в большой мир».
Мередит вернулась из Чикаго, но уже с лучшими
возможностями для продвижения. Стоимость жизни в
Сент-Луисе была дешевле, поэтому она стала жить
довольно комфортабельно — впервые за все время,
прошедшее с тех пор, как она покинула
родительский дом. Она думала, что церковь —
хорошее место для встреч с новыми людьми (не
обязательно с мужчинами, с которыми можно
завязать тесные отношения). В своей новой жизни
она хотела стать более общительной, шире открыть
свой личный мир, заполнить его хорошими людьми.

— Я была в восторге, когда в первое же
воскресенье встретила Стива, — говорит она. — Он
принадлежит к тому сорту людей, которых ваша мама
имеет в виду, когда говорит: «Тебе надо бы сходить
в церковь, может быть, ты встретишь какого-нибудь
приятного мужчину».

Мы проговорили с ним на автостоянке более часа
после того, как разъехались все машины.

Они были равны во всех отношениях. Ее
профессиональный уровень был очень близок к его
уровню. Оба хотели супружества и детей. Они
подходили друг другу и внешне: он почти лысый, но
награжденный природой большими выразительными
зелеными глазами и красивым атлетическим
сложением, отчего он казался выше своих пяти
футов и девяти дюймов; она, пяти футов трех дюймов
ростом, была голубоглазой брюнеткой с
привлекательными изгибами тела, которые
компенсировали заурядные черты лица и цвет
волос. Они оба увлекались теннисом, классической
музыкой, театром, итальянской кухней и
иностранными фильмами.

Первый раз Стив пригласил Мередит на свидание,
позвонив ей как-то во вторник и предложив вместе
поужинать и послушать симфонию в ближайшую
пятницу. Он привел ее в «Энтониз»,
четырехзвездочный ресторан, расположенный в
деловой части Сент-Луиса. Стив не оказывал на
Мередит никакого давления в сексуальном плане.
На следующий день он прислал ей букет цветов и
записку с благодарностью за прекрасный вечер.
Они сразу же попали в систему регулярных
свиданий по уик-эндам, а когда прошел месяц с
момента их знакомства, юбилей был отмечен тем,
что Стив прислал ей в офис тридцать одну розу, и
они стали встречаться каждый вечер.

— В нашем первом совместном
сексуальном опыте нам помогала книга, — говорит
она. — Это случилось у меня дома на третьем
свидании. Он подарил мне первый оргазм от
куннилинга. Я слегка пососала его, чтобы ответить
любезностью на любезность. У нас был половой акт,
сначала в «миссионерской позе», потом я была
сверху. Я тогда подумала, что секс удался на
славу. Он был искусным любовником, особенно в
оральном плане. Оглядываясь назад, я могу
сказать, что, пожалуй, он чересчур себя
контролировал, никогда по-настоящему не
расслабляясь, вплоть до последнего момента перед
оргазмом. Но ведь многие мужчины достаточно
хорошо держат себя в руках, чтобы сделать
сношение более продолжительным.

Однажды — это случилось в первый месяц — он очень
рассердился, когда я его пощекотала в постели. Он
схватил меня за руки и завопил: «Не делай этого!»
Я почувствовала себя, как будто он меня ударил, но
это ощущение быстро прошло, как только мы
продолжили заниматься сексом.

Шлепки начались после трех месяцев нашего
знакомства… и после того, как я приняла
предложение выйти за него замуж. Это началось
так. Стив иногда проникал в меня прежде, чем у
меня выделялась смазка. Мне было больно, но я не
останавливала его. Это смахивало на
изнасилование. Может быть, мне хотелось поиграть
в изнасилование, и он это каким-то образом знал.
Однажды он забрался на меня и начал меня трахать.
Я вскрикнула, но он ничего не сказал и продолжил.
И тут он стал шлепать рукой меня по заднице. Я
подняла бедра кверху. Он просунул руку дальше, не
переставая наносить удары. Это производило
смешные звуки, как сочные пощечины. У меня все
стало очень влажным, я стала стонать. Так
продолжалось, пока я не кончила. Мы не говорили об
этом. Затем, пока он еще оставался внутри, он
поглаживал те места, по которым бил меня, и мы
разговаривали о повседневных вещах, о которых мы
разговариваем после секса: чем мы будем
заниматься на уик-энд или какого сорта йогурт
стоит в холодильнике.

На следующее утро я чувствовала отвращение,
думая о том, что произошло накануне. Я сказалась
простудившейся и, позвонив, отпросилась с работы.
После ухода Стива я сбросила одеяло, побежала в
ванную и принялась изучать задницу в большом
зеркале. Синяков не было, лишь некоторая
краснота. Стив звонил мне несколько раз,
справляясь о здоровье. Вечером он принес все мои
любимые деликатесы и цветы, а также коробку
леденцов из патоки от «Биссенджерз», за которыми
ему пришлось ехать лишних полчаса. Я собиралась
рассказать ему о том, что у меня связано со
вчерашним, но слова застревали у меня в горле и
никак не выходили наружу. Через несколько недель
он отшлепал меня снова. У нас возникло легкое
разногласие по поводу фильма, который мы
смотрели по видео. Он уложил меня на колено,
стянул с меня колготки и трусы и исколотил мою
задницу. Я хотела закричать, но не стала этого
делать. Мне стоило больших усилий себя
сдерживать, и я издавала лишь слабые
похрипывания. По моему лицу текли слезы, я чуть не
задохнулась к тому моменту, когда он это
прекратил.

Он нащупал молнию на штанах, освободил член,
потом поднял меня и усадил сверху. Мы оба кончили
почти сразу. Мы оставались в таком положении
несколько минут, а потом Стив сказал: «Отпусти
меня, детка. Я собираюсь принести немного льда
для твоей попки».

То, что случилось дальше, было не менее
странным, чем эпизод перед этим. Он опять положил
меня на колени и засыпал мои ягодицы кубиками
льда. Было так хорошо ощущать, как лед тает на
моей пылающей коже. Маленький ручеек стекал
между ягодиц во влагалище. Я чувствовала себя то
избалованным ребенком, то плохой девчонкой, то
хорошей девочкой. С тех пор я никогда настолько
сильно не чувствовала себя женщиной.

* * *

Среди двадцати семи людей, увлекающихся
«шлепанием», у которых я брала интервью, только
один мужчина сказал, что чувствует себя «более
похожим на настоящего мужчину», если время от
времени дает по заднице своей жене. Другие не
видят связи между тем, что они делают, и
садомазохизмом.

* * *

Почему Мередит не ушла от Стива, как ушла от тех
двух мужчин, которые шлепали ее?

— В этот раз я знала, что дело во мне.
Мужчины просто отзывались на нечто, спрятанное
во мне самой. Могла ли я сказать Стиву, что не
люблю «отшлепывание», когда мое тело со всей
ясностью говорило ему, что мне это нравится? Он во
всем был очень логичен и рационален. Я знала, что
надо прекратить все эти заумные дискуссии об
эротическом насилии, которые, так или иначе,
приводят к выводу, что мы — взрослые люди и идем на
это добровольно. Мне не хотелось вести такие
беседы. Может быть, я и не хотела слышать
остальное, что мог бы мне сказать Стив.
Подозреваю, что его потаенные фантазии я вряд ли
захотела бы узнать.

* * *

Свадьба, состоявшаяся ровно год спустя
после их первого свидания, привела родителей
Мередит в восторг, они стали принимать Стива как
сына так же быстро, как Мередит затащила его к
себе в постель.

Двухнедельный «медовый месяц» в Греции стал
одиссеей сексуальной и чувственной близости.
Последние хорошие времена — или это просто так ей
теперь вспоминается. Никаких побоев.

— Мне думалось, что в браке исчезнет та
часть наших отношений, которая заставляла меня
неудобно себя чувствовать, — говорит она. — И
почти шесть месяцев не было никаких шлепков. Но и
секс не очень удовлетворял нас. У нас было много
текущих дел — мое повышение, его проблемы на
работе (он тоже должен был получить повышение, но
не получил). Для него это был период кризиса. Но
потом тучи, казалось, развеялись.

Мы проводили уик-энд в «Озарксе» на курорте
Тан-Тар-А. Хороший секс, солнце, вода. Стив
рассказал мне о ситуации на работе. Его босс дал
ему с очевидностью понять, что не будет
продвигать его дальше когда-либо. Он достиг
своего потолка. Я переживала за него, тронутая
тем, что он поделился со мной своими
неприятностями.

На следующий день после нашего возвращения
домой Стив принес мне красиво упакованный
подарок. Плюшевого медвежонка. Он сказал, что
решил: наступило время завести детей. Я взвилась
на него. Он решил? А как же я? Беременность не
входила в мои планы на ближайшие несколько лет.
Он возразил, что я обманываю себя, неужели я не
понимаю, что уже не очень молода, что мои шансы
зачать ребенка постоянно сокращаются. Мы не
разговаривали два дня.

Потом он отшлепал меня, причем сильно. Я не
доставила ему удовлетворения — не закричала.
Потом мы стали трахаться, стукаясь друг о друга и
притягивая один другого, как спаривающиеся
животные. Он сказал, что это был лучший секс в его
жизни. Я не могу с ним согласиться.

Игрушечный медвежонок сидел на дубовом
шифоньере в спальне, а сексуальная жизнь Меридит
стала сводиться к «отшлепыванию». Они занимались
любовью раз в неделю, иногда реже, и постоянно
секс предварялся каким-либо видом
«отшлепывания», даже если это ограничивалось
парой легких шлепков. Так продолжалось полгода.
Мередит сознает, что это могло длиться
бесконечно, если бы она случайно не подслушала
обмен репликами в его компании на рождественском
вечере.

— Вы полагаете, он сегодня заберет ее домой и
отшлепает? — прошептала достаточно громко
секретарша Стива его подруге и сослуживице Элис.

— Я повернулась и посмотрела на них. Я помню, что
покраснела, а когда они увидели, что я пристально
на них смотрю, то тоже залились краской. До
известной степени это не было шоком. Я знала, до
чего Стив любит смаковать детали жизни других
людей. Стив сплетничал и рассказывал интимные
подробности точь-в-точь, как женщины. Ему было
известно, как и чем занимается Элис со своим
мужем. Почему же я должна была думать, что он не
рассказывает столько же, сколько и слышит от
других?

Тем не менее я была страшно поражена, поняв, что
эти женщины и бог знает кто еще в курсе, что Стив
меня бьет. Это было слишком.

Той ночью у Мередит и Стива произошла стычка,
завершившаяся битьем посуды и пакованием
чемоданов, а не «отшлепыванием» и сексом. Стив
извинился за то, что рассказывал другим
подробности их половой жизни, и допустил, что
должен был все учесть и не делать этого —
поскольку знал, как «забавна» она была в своих
«тихих извращенческих наклонностях». Даже его
извинение прозвучало для нее унизительно.

— В ту ночь все кусочки мозаики
собрались для меня в одно целое, — призналась
она. — Я увидела наш брак в истинном свете. Стив,
в своем псевдотерапевтическом стиле, всегда
принижал мою личность. Он взял манеру уходить от
ответов, наблюдать за мной как бы со стороны и
вершить суд. Его рассказы о нас другим были
только частью его поведения. Он присвоил себе
старшинство, а я позволила ему это.
«Отшлепывание» стало частью всего этого, моей
потребности быть униженной и его потребности
унижать.

* * *

Стив пьет виски из стакана «морозного»
стекла. Между нами на столе — конверт с
фотографиями, запечатлевшими Стива и его третью
жену Донну. Она во многом похожа на вторую,
Мередит: непримечательные черты лица,
выразительные изгибы тела, голубые глаза. Ее
волосы сильно высветлены и стильно распущены,
локоны уложены «под растрепанные».

В конверте также лежит несколько фотокарточек
их дочерей, Джессики и Саманты, пяти и семи лет. На
одном типичном студийном семейном портрете Стив
стоит позади Донны, сидящей в широком бархатном
кресле, по обеим сторонам которого стоят девочки.
Он наклонился к семье, его рука покоится на плече
жены. Все улыбаются. Там же лежат и фото,
изображающие Донну, одетую в белый корсет с
оборками, к которому подвязками пристегнуты
белые чулки (больше на ней ничего нет); она стоит
спиной к камере и улыбается через плечо своим
покрасневшим ягодицам — версия наказанной
горничной с обложки «Стэнд Корректед», журнала,
которым Мередит сопровождала вспышки гнева,
словно мух, вылетающих у нее изо рта.

— Мередит очень раздражительна, —
говорит Стив. — Мне ее жаль. Ей требуется помощь.
Уверен, она может оказаться социопаткой.

— Социопаткой?

— Социопат — это тот, кто не испытывает
угрызений совести или каких-либо подобных
чувств, используя других людей в своих целях.
Мередит использовала меня для достижения своих
сексуальных целей, а потом, когда получила все,
что ей было нужно, выставила меня негодяем.

— Я думала, это был дружеский развод. — Я
безразлично выразила сочувствие. — Мередит
говорила, что вы развелись по-дружески.

— О да, конечно, — подтверждает он,
взмахивая рукой. Его обручальное кольцо
пересекают поверху три «жирных» бриллианта. Я
стараюсь не замечать, но его пальцы тоже выглядят
жирными. — По-дружески. Я и не имел в виду
что-либо другое. Я пытался помочь вам понять
Мередит и то, что между нами произошло.

Он откидывается в кресле, располагающе
улыбается и соглашается рассказать мне историю
своей жизни.

Родился он в Чикаго, когда его матери шел сорок
второй год, два месяца спустя после того, как его
отец, офицер полиции, был убит во время дежурства.
У матери была страховка, выплаченная закладная
на скромный домик в стиле Гайд-парка, пенсия,
позднее прибавилось маленькое наследство от ее
матери. Они не были богаты, но и бедны тоже. Мать
Стива могла не работать, поэтому она была
домохозяйкой.

— Она чуть не придушила меня. Вы
думаете, я говорю в переносном смысле? Нет, на
самом деле, в прямом. Я действительно уверен, что
она хотела убить меня во младенчестве, потому что
ненавидела меня за то, что я был жив, а отец умер. У
нее была огромная грудь, и она кормила меня ею до
трех лет. У психотерапевта я вспомнил тот момент,
когда она пыталась задушить меня между грудей. В
конце концов она прекратила кормить меня грудью,
потому что мне не хватало молока, чтобы
насытиться. Я был тощим мальцом.

После кормления грудью он вспоминает
мастурбацию.

— Я не знаю, насколько я был мал, когда
начал мастурбировать, но точно, что еще до школы.
Я думал, что это мое открытие. — Он смеется, его
глаза вспыхивают, когда он рассказывает. — В
моем представлении, я был в центре сцены, но не
постели. Весь мир смотрел на меня и аплодировал.
Когда я кончал (пусть вам не рассказывают, что
маленькие мальчики не кончают), мне по-настоящему
слышались хлопки. Но не шлепки.

— Этого не было. Меня не шлепали. Я даже не
видел, как это бывает. Моя первая жена хотела,
чтобы ее шлепали. Но я долго не мог понять, чего
именно ей хочется. Она могла бы спровоцировать
меня, выпив слишком много в обществе, или хватая
меня за волосы во время ссоры при друзьях, или с
насмешкой флиртуя с другим, или рассказывая, как
она привлекает внимание на работе. Она тогда
могла бы сказать: «Я знаю, что ты сходишь от меня с
ума. Разве ты не хочешь просто снять ремень и
отстегать меня?».

Поверите ли, я не понимал, в чем дело, до тех пор,
пока она не изменила мне. Я был этим совершенно
подавлен. Я плакал и умолял ее рассказать мне,
почему она так поступила. Она задрала юбку,
показала свой задик и сказала: «Он сделал это со
мной». Я спросил: «Так это то, чего ты хотела? Да?»
Она начала кричать, и я выдернул из брюк ремень. Я
всыпал ей довольно крепко, особенно еще из-за
того, что она продемонстрировала. Она просто
влюбилась в это! Потом она сказала мне, что
никогда больше не обманет меня. С тех пор мы
держали «ее ремень» (как мы его называли) на
спинке кровати. Я никогда его больше не носил, но
пользовался им немало. Она призналась, что у нее в
трусиках влажнело каждый раз, когда я снимал
ремень со спинки. Однажды я застал ее, когда она
его обнюхивала. По ее словам, ремень пах потом и
сексом.

Почему же этот брак долго не продержался?

— Она бросила меня ради кого-то еще, кто,
вероятно, мог пороть ее еще сильнее, чем я. — Он
допил пиво и заказал еще. — Мы остались с ней
друзьями, действительно друзьями; такими мы вряд
ли будем с Мередит. После той измены барьер между
нами был разрушен. Она поверяла мне свои
фантазии, говорила, что не может кончить без того,
чтобы не воображать себя отшлепанной или
высеченной. Эти элементы всегда присутствовали в
ее фантазиях. Без них она действительно не
достигала оргазма. Она приходила на мою вторую
свадьбу. Мередит не говорила вам этого? Я тоже
рассказывал первой жене свои фантазии, такое,
чего никогда от меня не слышала другая женщина. У
меня постоянно повторяется фантазия о сексе с
юной девственницей. Она должна меня дожидаться в
прекрасном замке посреди пустыни с самого своего
рождения. Когда я к ней вхожу, она взволнована и
напугана одновременно. Я возбуждаю ее всякими
секс-игрушками. Это красивая, нежная фантазия,
без порки и грубости.

Он умолкает, давая мне возможность
прокомментировать это. Я молчу. Некоторое время
мы смотрим друг на друга. Я вдруг вспоминаю
историю, рассказанную мне другим любителем
«отшлепывать». Его впервые возбудило «шлепанье»,
когда он учился в начальной школе на Юге. Он стал
свидетелем того, как учитель наказывал девочку
тростью. Он говорил мне:

«Я был рад, что не бьют меня. В то же время, когда
я наблюдал, как она принимает побои, у меня
произошла эрекция. Он избивал ее от души.
Наверное, вы скажете, что я так и не избавился от
подростковой сексуальности».

— Много ли мужчин могут похвастаться тем, что
их первая жена пришла на вторую свадьбу? — гордо
спрашивает Стив, нарушая воцарившееся молчание.

— О»кей, — говорю я, — правильно ли я поняла вас? Вы
старались сохранить первый брак, воплощая
фантазии жены, идя навстречу ее сексуальным
требованиям. Вы столкнулись с теми же желаниями у
Мередит. Вы искали женщину, которая хотела бы,
чтобы ее отшлепывали?

— Нет. Во всяком случае, сознательно.

— Но ведь вы сами захотели, чтобы появился номер
три?

— Это она вам сказала, — говорит он. В его
глазах мелькает гнев. — Мередит сказала вам про
объявление. О»кей. Да, в третьем случае я искал то,
с чем умею управляться. А что, в этом есть
что-нибудь плохое?

* * *

Донна не дала согласия на встречу со
мной с глазу на глаз. Она поставила условием, что
во время интервью должен присутствовать ее муж.
Он уже выпил около трех бокалов пива, а я два
виски со льдом, когда она присоединилась к нам. Ее
прическа даже пышнее, чем на фото. Я не могу
представить эти волосы примявшимися во время
секса… или порки.

— Мы не занимаемся «шлепаньем» каждый раз,
когда занимаемся сексом, и не всегда бывает секс,
когда бывает «шлепанье», — говорит Донна. — Я
знаю, о чем вы действительно хотите поговорить, и
это не то, что мы делаем в «миссионерской» позе
множество ночей в году.

Для меня не обязательно совмещать половое
сношение и «отшлепывание», — продолжает она. — Я
хочу, чтобы меня пороли почти каждый день, но, в
основном, слегка. Стив утром перед уходом на
работу меня несильно отшлепывает, и это дает мне
возможность чувствовать себя сексуальной весь
день. Мы пред-

ставляем, что я непослушная жена, когда он
наносит мне несколько мягких шлепков. По
субботним утрам мы почти всегда после этого
занимаемся сексом.

Она делает паузу и долго тянет «Маргариту» со
льдом через соломинку, оставляя на пластмассе
следы красной губной помады.

— Когда у нас побольше времени, он бьет меня
медленно, с чувством. Я воображаю, что я
проститутка, которая не может быть искренней ни с
одним мужчиной, кроме одного, у которого хватает
мужества доминировать над ней. Удары постепенно
становятся сильнее. Он время от времени
останавливается, чтобы помассировать мои
ягодицы или потрогать пальцами мои гениталии. Я
страшно разогреваюсь. Он говорит мне, что я шлюха,
потому что у меня между ног влажнеет. Мне
нравится всегда заканчивать эти сцены сексом, но
иногда он заставляет меня отложить это до
другого раза — потому что у него нет времени или
настроения. Порой я играю роль непослушного
ребенка и должна быть наказана папой. Самое
тяжелое из всего, чему я подвергаюсь, — это
наказания. Они происходят раз или два в месяц с
помощью щетки для волос, кожаной палки или очень
тонкого прута.

Я думаю о недавнем отрывке из «Настоящего
секса» на Эйч-Би-Оу, в котором представляли одну
пару с их экипировкой для связывания, хлыстами и
розгами. Они соглашались с тем, что очень тонкий
прут вызывает наиболее интенсивные болевые
ощущения и должен использоваться весьма
умеренно.

— Для других «отшлепываний» он всегда кладет
меня на колени, но для наказаний перекидывает
через спинку софы либо привязывает на крышке
кухонного стола — запястья и лодыжки крепятся к
его ножкам. Он начинает шлепать меня ладонью,
чтобы я разогрелась. Мы где-то прочитали, что если
начинать с легких шлепков, то кровь приливает к
поверхности и повреждения кожи минимальны. Я не
возражаю, чтобы после «крутой» сцены отметины
были видны несколько дней, но не хочу, чтобы это
продолжалось долго; поэтому мы осторожны.

Он заставляет меня считать удары, —
рассказывает она дальше. — Если удар
недостаточно силен, мне не разрешается его
засчитывать. Если я жульничаю и все равно его
засчитываю, то следующий удар крепче вдвойне.
Став может быть неумолимым экзекутором, когда
знает, что мне это требуется. Иногда во время
наказания он выдает мне немножко сверх того, что
я должна была, по моим расчетам, получить. Если бы
он этого не делал, я бы контролировала свое
наказание, а это совсем не то, чего мне хочется.

Однажды мы попробовали вещь, прочитанную в
одной книжке, и это настолько меня взвинтило, что
я не перестаю об этом думать. Мужчина заставляет
свою партнершу встать на колени на постель, задом
кверху, и наносит ей сто ударов тонким прутом по
тому месту, где ягодицы переходят в верхнюю часть
бедер, а она переносит наказание без единого
движения. Мы знали: это чересчур много, чтобы я
смогла вынести; поэтому мы немного изменили идею.

Мы решили, что Став даст мне двадцать пять
ударов по ягодицам, но не по одному и тому же
месту, и начнет сначала, если я пошевелюсь. После
восьмого удара я подумала, что больше не
вытерплю, и увильнула в сторону.

Его голос был спокоен. Он сказал, что собирается
начать заново, как и обещал, а если я опять
пошевелюсь, удары станут гораздо крепче. У меня
задрожали колени, и я с трудом сохраняла
спокойствие.

Став протягивает руку через стол и берет ее
ладонь в свою. Его глаза затуманиваются любовью и
вожделением, а ее внезапно наполняются слезами.

— Ты проверяла меня, так ведь? — нежно
спрашивает он Донну. — Расскажи ей, зачем.

— Мне нужно было знать, доведет ли он начатое
до самого конца. Когда мы играем в папу и
непослушную дочку, я должна знать, что он будет
строгим отцом. Если я смогу его разжалобить и
заставить смягчиться, я почувствую себя
обманутой. — Она делает большой глоток
коктейля. — Это было самое жестокое наказание из
всех, примененных Стивом. Я не двигалась (только
непроизвольно дрожали ноги) и считала все удары,
вновь с одного до двадцати пяти. На двенадцатом
или тринадцатом я ощутила, как что-то ворвалось
мне в мозг, и боль превратилась почти в
удовольствие. После этого он оставил меня
привязанной к столу на полчаса, пока смотрел по
телевизору новости. Я прижалась гениталиями к
столу и заново прокручивала в голове все удары.
Когда он вернулся, он спросил меня, что я делаю.
Мне было стыдно сказать ему. Я не могла попросить
его дать мне кончить в тот раз, потому что мне
было неудобно. Став подносит ее руку к губам.

Донну в детстве шлепала мать, следившая в семье
за дисциплиной Донны и двух ее братьев, не
ограничиваясь только внушениями, но и прибегая
даже к физическим наказаниям.

— Мой отец был классическим примером отца,
лишенного чувств, — говорит она. — Мать держала
в своих руках все, что не касалось зарабатывания
денег, покраски потолков и прочистки водопровода
— это являлось его обязанностями. Я помню, мать
частенько давала мне по попке, но никогда не
пользовалась ремнем, как с моими братьями.

Самое яркое воспоминание — это последний раз,
когда она меня отшлепала. Мне было тринадцать. Она
положила меня на колено. Я не помню, чем я
заслужила ее негодование, но она была ужасно
сердита. Я научилась довольно хорошо сносить
порку, но в тот лень она была безжалостна. В конце
концов я крикнула: «Хватит!» — и вырвалась от
нее. Но мать снова согнула меня на своем колене и
стала колотить опять. Когда она наконец
выпустила меня, я взбежала по лестнице в свою
комнату и бросилась поперек кровати. Моя задница
горела. Я задыхалась от рыданий. Когда я уже не
могла плакать, задыхаться все равно не перестала.
Тогда я ясно не понимала, что со мной происходит,
но теперь знаю. Я была сексуально возбуждена и
сильно. Интересно, поняла ли это мать, не из-за
этого ли она перестала меня шлепать? А может быть,
она говорила правду, когда сказала, что сильно
отбила об меня руку, и теперь пришло время
прекратить бить своих детей.

В старших классах Донна играла в игры с
«отшлепыванием» с другой девушкой.

— У нас был четко разработанный сценарий,
выполнив который, мы чувствовали себя отлично. Мы
представляли себе, что хотим быть актрисами. Она
любила изображать Кэтрин Хепберн, которую
шлепает по заднице Спенсер Трэйси: пылкая
женщина преданно вытягивается на сердито
дрожащем мужском колене. Я играла Спенсера. Когда
была ее очередь меня отшлепать, я становилась
Кэйт в «Укрощении строптивой». Я говорила, что
отшлепала ее несильно, даже если это было не так,
потому что мне хотелось, чтобы это было еще
сильнее.

Мои приятели в старших классах и колледже не
шлепали меня. Я не знала, как им предложить это.
Мой первый муж тоже не бил меня. У нас была
скучная сексуальная жизнь без взаимного
удовлетворения. После развода я откликнулась на
объявление в «Ри-верфронт Тайме» от «строгого и
требовательного мужчины, ищущего уступчивую
молодую женщину — новичка». Он оказался для меня
слишком увлекающимся тяжкими телесными
наказаниями, но благодаря ему я открыла
«публикации о «шлепанье». До встречи с ним
у меня не было и мысли, что действительно
возможно отыскать именно того, кого вы хотели,
поместив объявление.

Стив звонит мне спустя неделю после, нашей
беседы для обсуждения полученной мной
информации. Он хочет убедиться, поняла ли я, что
пара должна установить собственные правила
поведения, прежде чем рука — либо мухобойка —
прикоснется к коже. Насколько сильно? Как долго?
Будете ли вы пользоваться рукой или чем-то еще:
массажной щеткой, тростью или кухонной лопаткой?
Должно ли «шлепанье» предварять секс либо быть
эротическим актом, не обязательно связанным с
половым сношением? Понимаю ли я, что половой акт
после жестокого наказания «мамочкой» или
«папочкой» для некоторых кажется попранием табу
на кровосмешение?

Когда он убеждает меня в том, что «шлепанье» «не
требует изменения властных отношений в союзе;
ваши читатели должны это знать», — его голос
звучит, как голос врача.

Я благодарю его за участие. Я не говорю ему, что
врачи, с которыми я беседовала, сомневаются в том,
что «шлепанье», как и любая другая форма
садомазохизма, может существовать, не влияя на
другие взаимоотношения, — во всяком случае, на
протяжении долгого отрезка времени. Может ли
один партнер играть в «доминирование», а другой в
«подчинение» без того, чтобы это не сместило
центр тяжести в паре? Вряд ли.

Если один партнер временами «мама» или «папа»,
с кем секс запрещен, может ли чета иметь
взаимоотношения, основанные на равенстве, вне
спальни? Еще менее вероятно.

— Доброго вам дня, — говорит Стив. Ему
подходят примелькавшиеся невыразительные фразы.

Сюзен Бейкос
СЕКСУАЛЬНЫЕ ИЗВРАЩЕНИЯ